В июне Юрке исполнился бы 71 год. Но тогда, в 1986 году, я подарил ему на день рождения альбом, посвященный восхождению советской команды на Эверест, с надписью «Задержимся на цифре 37 …» Именно столько ему исполнилось в последний день рождения. «И осталась лишь вечная память …» Снимок ниже — один из последних, где остался Юра.
На сохранившемся с того дня рождения, отмеченного на берегу Волчьей, снимке Юрка улыбается. Вечером, когда мы весело пили у костра, он заполнял маршрутные документы к предстоящему походу. А жить ему оставалось всего чуть-чуть.
Он умел быть другом. Познакомились мы где-то в конце 70-х то ли на скалах, то ли на Тянь-Шане. Юра бы старше меня на 7 лет, но как-то так получилось, что в нашем общении «старшим» оказался я. Общего у нас было много и сдружились достаточно быстро. Туризм, электроника — было о чем поговорить. Некоторое «занудство» и многословие вполне переносились и не портили общения.
Горного опыта у Юры было больше, но я достаточно быстро догнал и даже немного обошел его. В результате вместе пошли в «пятерку» на Тянь-Шане в 1982 году. Тот поход оказался для меня не слишком удачным — на спуске с перевала Аламединская стена упавшим камнем мне сильно раздробило правую голень.
На следующий год совместная попытка сходить в мае на Эльбрус и еще одна пятерка с новыми приключениями. А потом наши пути в горах немножко разошлись, я мотался по разным союзным сборам и соревнованиям и начал понемногу переходить в статус руководителя походов. Здесь я снова немного обошел Юрку и к 1986 году у меня уже было за спиной руководство «тройкой», а Юра успел провести лишь «двойку».
И в 1986 году мы решили вместе двумя группами по согласованным маршрутам пойти на Тянь-Шань. Киргизский хребет к тому времени я уже знал «наизусть», поэтому выбор маршрутов пришлось определять в основном мне. Было запланировано много интересного, включая первопрохождения нескольких перевалов, просмотренных в прошлых походах.
Команды набрались неплохие у обоих и мы постоянно вместе выезжали на скальные тренировки, да и просто в лес. И день рождения Юркин отметили совместно на речке Волчьей. Заодно и потренировались в переправах через речки. И маршруты там же «добили».
Вскоре нужно было вывезти обе команды на скалу для очередной тренировки, а у меня какие-то дела препятствовали поездке. Попросил Юру поехать с ребятами без меня, но он хотел поехать на какое-то парусное мероприятие на Кавголовском озере. Юра еще и парусами увлекался и это было важно для него.
Мне бы немножко надавить и поехал бы Юра на скалы 147 км с командами. А я уступил …
И вот вечером раздался телефонный звонок от юркиной бабушки. Она была уже достаточно стара и смогла лишь объяснить мне, что я должен позвонить по прочитанному ей телефону какому-то парню. Сашей его звали, если не путаю.
Звоню, несмотря на позднее время, и слышу в ответ, что Юра в больнице. Сбило электричкой, когда переходили пути на перешейке между озерами в Кавголово. «А Ирина?» — спрашиваю (жена Юры). «А Ирина в морге».
В больнице Юрку несколько дней пытались собрать из обломков, но увы … А Ирину уже похоронили на Южном кладбище. Через пару, 17 июня дней и Юрки не стало. Он упокоился на Волковом.
Походы наши состоялись, хоть и без Юрки. Один из пройденных в первый раз перевалов в южном отроге Киргизского хребта назвали его именем.
А спустя несколько лет Юра стал приходить во снах. Будто не умер он. Долго собирали доктора, а потом почему-то не вернулся он в привычный круг. Сны были настолько реалистичны, что порой я сомневался, действительно ли Юры больше нет.
И до сих пор не могу себе простить, что не настоял тогда на его поездке на скалы.
Метров сто пологого склона, покрытого трещинами, потом полкилометра вверх по крутяку в лоб и мы на седловине. Перекурили, вытерли пот и обратно вниз, навстречу остальным. Это мы тропу били на перевал по глубокому свежему снегу. Снег этот мягкий и не держит совсем, но мы бежим вниз с максимальной скоростью, связавшись попарно веревкой. Бежишь и смотришь за первым в связке, чтобы упасть и зарубиться намертво, ежели он, не дай бог, упадет. Добежали. И за работу, тяжелую и неприятную, но отказаться от нее никак. Нежданно-негаданно мы столкнулись со смертью на своем пути к вершине.
А всего лишь три для назад все было прекрасно — погода, настроение, самочувствие и радужные перспективы интересного восхождения. Бодро взлетели на простенький перевал по разрушенным скалам. А за гребнем открылась беспросветная облачная холодрянь до самого горизонта. Стало как-то тоскливо и безрадостно. Однако в горах такое нередко, да и планов никто не отменял. Вперед!
Непривычно человекам смотреть на облака под ногами, а спускаться в них и вовсе неприятно. Но идти нужно, маршрут заявлен и пока причин для отказа от задумок нет. Что мы с непогодой не сталкивались. Идем. Вперед и вниз. Облака под ногами быстро превращаются в мерзкий туман вокруг. Стоп! Впереди трещина, в которую кто-то улетел. Уже не первый сегодня. Но нас много и вытащили бедолагу быстро и без повреждений.
Идем дальше вниз к пологому леднику, где можно поставить палатки. Там поровнее, но так же безрадостно. Травки нет, да и морен не видно. Ни скал, ни осыпей, только тонкий слой камней местами покрывает мокрый и противный лед. Все вокруг начинает очень быстро намокать и поставленные на льду палатки мгновенно становятся мокрыми. Видимость метров сто.
По льду текут ручьи и небольшие речки, но нам здесь жить. Идти пока некуда, поскольку совершенно непонятно, куда идти — видимость нулевая. Повсюду вода, мерзко и безрадостно. Готовим какую-то еду и разбредаемся по палаткам. Началась отсидка.
Утром ситуация не изменилась. Мир сузился до размера одной палатки на троих. На второй день от безделья и непрерывной лежки начинается уже откровенный маразм. Рассказаны все анекдоты и страшные истории и даже единственная книжка, случайно оказавшаяся в рюкзаке, уже прочитана вслух от корки до корки. Есть не хочется, да и не дают еды, поскольку отсидка не была запланирована. От лежки в мокрой палатки, поставленной на льду, бока уже болят. Спальники влажные, снаружи тоже все мокро и мерзко. Уже и на дне палатки образовалась изрядная лужа.
Все чаще вспоминается чья-то мама, а физиономии сожителей уже не радуют совсем. А снаружи непрерывный дождь, иногда смешанный со снегом. Закрадывается подозрение, что солнца не будет уже никогда и мы всегда будем тут, в этом безвременье. Но вдруг солнышко выглянуло. Секунд на тридцать …. Как цветной фрагмент в черно-белом фильме. С тоски или по нужде выходишь из палатки и, забравшись на присыпанный каменной крошкой ледовый пупырь, видишь лишь такие же терриконы, покрытые мрачной серой крошкой вулканической породы.
Но бог наверное есть и он услышал наши мольбы или проклятия. Утром третьего дня в небесах появляются дыры, облака начинают быстро редеть и потом рассасываются почти без следа. Назначаем хорошую погоду — можно высохнуть и погреться. Лагерь моментально превращается в пестрый азиатский базар конца прошлого века. Наружу вытаскивается все подряд от пуховок до трусов. И сохнет, сохнет. А мы греемся на солнышке и готовы молиться ему как язычники. Только бы не спряталось.
В отдалении от базарной суеты командиры решают судьбу восхождения. Заявленное ушло за пределы реальности, это очевидно. Но на гору хочется. Посовещавшись, отцы-командиры решили пойти на гору более коротким путем. По гребню выйти к Приюту, а там как бог даст и КСС посмотрит. При удачном раскладе идем на гору классическим путем, а не повезет — спускаемся к подъемнику и по канатке вниз.
Высохли, оделись, связались. Идем в направлении скального гребня. Ага, мы здесь не одни — с гребня спускается группа навстречу нам, позади кто-то лагерь снимает и справа на льду тоже люди какие-то копошатся. Всех солнышко согрело и пустило на маршруты. Все возвращается в нормальное русло — жизнь налаживается. И никто из нас еще не догадывается, что впереди нас ждет смерть.
Она оказалась завернутой в выгоревшую брезентовую штормовку, которую заметили на камнях наши дамы. Подходим ближе. Смотрим, фотографируем. Вокруг разбросаны вещи — рюкзак, примус, фотоаппарат, пакет с бумагами, овчинный полушубок. Коробок с двумя размокшими спичками. Разворачиваем пакет. Березовский Андрей, 1962 года рождения. Жил под Ленинградом, закончил техникум. И все.
Прощай вершина, да здравствую «спасработы». Завернутое в казенную палатку и полиэтилен тело хорошо скользит по снегу. Тропу на перевал мы уже пробили и сейчас тащим по ней то, что еще недавно было Андреем. Выдернули удачно и не уронили ни в одну из трещин.
Но с перевала спуск по скалам и уже не потащишь сверток волоком — нужно нести на руках, тяжело и неудобно. Нас достаточно много и удается меняться, но все равно тяжко. Безрадостное это дело — таскать холодных, а на скалах еще и опасное. В какой-то момент нижние дернули сильно и я вхожу головой в камень, но веревку от свертка с Андреем не отпускаю. Ничего, каска не разбилась, значит и голова должна быть целой. Выживу! Тащим дальше. Остальным тоже не сладко, да и жрать хочется — мочи нет.
Скорее вниз, на травку — ночь уже близко. Скалы сменяются снежником и можно снова буксировать тело на веревке, а не тащить в руках. До травы еще далеко. На снегу остается бурый след — полиэтилен и палатка протерлись о снег и камни. Добрались до конечной морены и под ней решили заночевать. тащить дальше сил уже нет. Еще с перевала отправили вниз двух «скороходов», сообщить властям о находке.
Ставим палатки, уложив сверток между ними. Готовим еду и ждем лошадей для отправки тела вниз. Пока варился ужин, приехал местный мужик с парой лошадей. Передаем ему сверток и привязываем к седлу. Кабардинец спокойно уезжает вниз по тропе вдоль речки. Там он сдаст нашу находку властям, которые уже ждут ее с нетерпением. Андрея объявили в розыск уже полгода как.
Поели через силу, хотя устали сегодня изрядно. Безумно хочется помыть руки и иду к речке. Вокруг тишина, нарушаемая лишь журчанием талой воды. Мир не изменился. И звезды на небе все те же, яркие и холодные, как обычно бывает в горах.
Сидим у костра и читаем дневник. Парень закончил техникум и в мае собирался на службу в армию. А в марте один пошел на гору. В первый раз за свою короткую жизнь. И в последний. Какой черт занес его на северный склон, зачем? С этой стороны мало кто ходит, да и пути туда не очевидные. Хотел себя проверить?
Стемнело совсем и звезды на небе яркие и необычайно далекие. Темно, холодно и немного жутковато. Наваливается тоска. Тело увезли, но присутствие смерти осталось и еще видна темная полоса на снегу. Ощущаю себя бесконечно малой песчинкой.
А в дневнике Андрея была строка: «Хочется рисовать, но надо выживать …».
Два предшествующих дня были весьма напряженными — позавчера мы взяли заброску и с тяжелыми рюкзаками под палящим солнцем медленно набирали почти 700 метров высоты по осыпям и моренам. Тропы нет, путь толком неведом и вымотались в результате изрядно. Переночевали в кармане между левобережной мореной и скалами, а утречком отправились в ледопад. Ледопад оказался несложным, но очень трудоемким. Трещины почти от края до края требовали обхода (а это несколько сот метров по глубокому снегу) или организации навесной переправы. Мне повезло — как самый легкий, юный и безответственный (не за кого отвечать) я переходил трещины по хилым снежным мостикам и крепил веревки для переправы остальных. А они сидели на рюкзаках и устраивали тотализатор — обвалится мостик или выдержит. Не дождетесь!
Вот так к закату второго дня мы и добрались до верховьев ледника. Поставили лагерь на морене неподалеку от перевального кулуара и завалились спать. Наутро вышли не рано — часов в 7. Пока поднялись на перевал, передохнули наверху, уже и 10 часов. Мне спусковой склон как-то сразу не понравился и на предложение командира просто связаться и идти вниз без организации нормальной страховки я «уперся в землю рогом» и категорически отказался. Вроде довольно полого и ровно, но жутко не хотелось идти без страховки, когда вся надежда только на быстроту реакции партнера по связке и его способность «зарубаться» в глубоком снегу (черта с два в нем зарубишься). Забастовка моя помогла и начали спускаться с верхней страховкой. Пошел первым, потом принял Юру и отпустил его дальше. А по нашей первой веревке уже пошли остальные.
Лагерь над ледником Пастухова
Пропустили всю команду, спустились по оставленным ими веревкам и я снова иду первым. Вот уже и веревка кончается, пора становится на страховку. И тут я понял, что интуиция меня в очередной раз не подвела. Парой метров ниже меня снежный склон заканчивается ровненькой линией отрыва недавней лавины. На хрен, на хрен! На таком снегу принимать народ страшно — сорвись кто и полетим вниз вместе. Рою в снегу подобие окопа в полный рост, пока не добираюсь до твердого льда. Кручу пару крючьев — к одному привязываюсь сам, через другой страхую Юру. Остальная команда, растянувшись по склону спускается. Мне уже довольно комфортно (на крюке стою) и вот тебе сюрприз — склон характерно «запел». Обычно снежный склон долго не поет — съезжает в виде лавины. Успел только подумать: «Вот будет картина — восемь трупов в лавинном конусе на леднике и один чистенький скелет, висящий на крюке». Красочная получилась картина. Но не задалась сегодня лавинная песня и склон почему-то умолк.
Однако валить надо отсюда с максимальной скоростью, пока у доски снова голос не прорезался. И не вниз бежать, а влево, на скальный гребень, где может быть и удастся пересидеть лавину. Ору благим матом наверх, чтобы ускорялись. Да они и сами уже все понимают, хотя еще не знают, что я стою в двух метрах от линии отрыва недавней лавины. Юра подошел.
— Давай, Юра, быстро-быстро траверсом влево вдоль трещинки к скалам. Там всего-то две веревки. — Подожди, кошки надену.
— Какие, на хрен, кошки, Юра! Пока ты их надеваешь, мы все можем оказаться внизу, причем лететь будем быстро и красиво.
— Ну куда я, по голому льду без кошек?
… (непереводимая игра слов). Ты по трещинке, аккуратненько. Ботинки у тебя хорошие, пройдешь.
Прошел. Молодец, Юра! Пока он шел, спустилась одна из девушек и даже кошки надеть успела. Давай, дорогая, тебе по перилам, да в кошках будет гораздо легче. Ан, нет — уже посередине веревки падает наша подруга и повисает на перилах ниже трещинки. И никак не встать. Ну давай, родная, поднимайся. Да мать твою …!
Мать помогла — поднялась наша драгоценная барышня и быстро-быстро доковыляла до Юры. Вот замечательно! Отдохни, пока рюкзак снимаешь, и выпускай Юру дальше — осталась всего одна веревка до скал. Пошел. Теперь он тоже в кошках и идти траверсом уже не так скользко. Добрался до скалы. Вроде крепкое ребро и можно надежно закрепить веревку.
Тем временем остальная команда потихонечку проходит мимо меня, поглядывая с опаской на висящий над нами снежный склон, и быстро-быстро устремляются все к спасительному скальному ребру. А я надеваю кошки и рюкзак, чтобы идти последним и снимать веревки.
Передохнули на скале и дальше вниз. Всего шесть веревок пологой части спуска, а шли мы их часа четыре, а то и пять. Есть уже хочется — завтракали больше восьми часов назад. Нашли на скальном ребре подобие полочки, устроились и даже обед сделали — всухомятку, запивая натопленной из снега водой. С другой стороны ребра вроде тихо и у командира возникает соблазн спуститься туда. Ой, как не хочется лезть в узкий снежный коридор между двумя скальными ребрами. Туда же все летит, что сверху упало. И спрятаться некуда. Где-то далеко внизу (метров 500) виден цирк ледника, куда нам нужно спуститься сегодня. Но сам спуск почти не просматривается — круто и скалы закрывают обзор.
Сережа при моей поддержке начинает потихонечку поднимать бучу против спуска по другую сторону ребра. Я тоже считаю, что спускаться нужно прямо вниз, вдоль нашего склона ребра. Причем идти не по скалам (веревки крепить и сдергивать сложно), а по ледовой стене вдоль ребра. Висящая над нами снежная доска остается немного в стороне и это вселяет надежду, что даже при отрыве доски у нас будут шансы уцелеть. Аргументы действуют слабо и тут меня посещает грандиозная идея. Беру камень килограммов на пять и со всей дури кидаю его на снежник между скальными ребрами, куда так рвался наш командир. Мать, мать, мать — ответило эхо. Из снежника образуется недурственная лавина и с грохотом уходит вниз. Причем оторвалась она в точке падения камня и верхняя часть доски продолжает висеть. Вроде этот аргумент (а может быть, ультиматум) принят командиром и нас с Сережей поощряют исполнением проявленной инициативы. Пойдем, дружище! Нам вниз.
Начинаем спуск по стене. Забираем все веревки и работаем поочередно — один спускается первым, а второй страхует. Ледовые крючья держат хорошо и позволяют работать сравнительно безопасно и даже с некоторым комфортом. Потом веревки нам принесут, когда остальные спустятся. А у нас может образоваться небольшая пауза. Я покурю, а Сережа передохнет. Поначалу считаем веревки, но где-то в начале второго десятка теряем счет. Темно уже стало, а в темноте считать значительно сложнее. Тем более на высоте, да на крутом склоне, над которым висит снежная доска. Она пока ведет себя тихо, но с заходом солнца температура упала, а это может привести к отрыву доски. Пытаемся спускаться как можно быстрее, но мы с Сережей и так опережаем остальных. Нас всего двое, а потом по навешенным веревкам должны спуститься еще семь человек. А веревок всего четыре. Приходится ждать.
На ходу жуем что-то, розданное взамен обеда. Запиваем водой из мелких ручейков, которые еще текут по стене. В какой-то момент решили тактику сменить. Стало уже слегка выполаживаться, поэтому Сережа сможет работать без меня, а я остаюсь последним, чтобы ускорить снятие веревок. Вот так всю жизнь — сначала идешь первым и вешаешь веревки, а потом оставляют последним, чтобы развешенное снимать. Трудно быть в команде самым молодым — постоянно крайний.
Все уходят понемногу вниз, а я сижу и курю, меланхолически дожевывая что-то сладковато-соленое. Наверное, это чернослив и сушеное мясо вперемешку. Бр-р, какая гадость. Ушел последний, пора и мне. Меня теоретически страхуют снизу, но страховочка та совершенно номинальная. Сорвавшись, полечу на две длины невыбранной веревки. Нельзя срываться. Не видно уже ни хрена, а луна все еще прячется за гребнем. Иду на звук. Снизу доносится голос Сережи: «Иди на шум воды подо льдом». Иду себе и думаю, раз шумит, значит промоина большая — не иначе я туда и попаду. И действительно, снизу снова голос Сережи: «Сейчас ты провалишься». Не успел подумать, как это он снизу определяет мое местоположение, и уже лечу.
Слава богу, немного — метра два или чуть побольше. Вот и разгадка — Сережа стоит рядом с местом моего падения и протягивает руку помощи. Отдал веревки и сел курить. Все ушли вниз и я снова один. Вроде уже ледник внизу то ли белеет, то ли чернеет. В общем, мне туда, прямо по линии падения воды.
Внизу появилось какое-то пятнышко блеклого света. Не иначе, кто-то вытащил из рюкзака фонарик с промерзшими батарейками. Или «солдат-мотор» кто-то крутит. Ну да неважно это. Раз распаковали рюкзаки, значит скорей всего вышли на ледник или на более пологий склон, где можно просто стоять на ногах без страховки.
Снизу призывают спускаться на свет, который я иногда вижу. Спускаюсь до крюка и начинаю бухтовать свободную веревку, чтобы запихнуть в рюкзак. Только собрался снять с крюка следующую веревку, как снизу следует крик командира: «Оставляй их нахрен, завтра снимем!» Не люблю я бросать веревки на склоне при спусках (назавтра их может уже снести лавиной или побить камнями). Однако врожденная лень, благоприобретенная дисциплинированность и уважение к старшим берут верх — я бросаю веревку, как приказал командир. Как оказалось, бросил я не одну, а все три сразу, поскольку их связали для упрощения спуска. По веревочке-то спускаться довольно ловко и в темноте можно. Вот я и свалился на головы ребят, которые почти в блаженстве отдыхают от тяжелого спуска. Два часа ночи. Итого, 16 часов спуска. Хороший перевальчик!
Однако валить надо из под стены, пока на голову чего не свалилось. Вынимаю из рюкзака единственную оставшуюся веревку и мы связываемся «паровозом» — 9 человек на 40 метров веревки. Стало чуть светлее, поскольку луна уже довольно высоко — скоро вылезет из-за гребня. Быстренько-быстренько бежим туда, где почти плоско и почти горизонтально. Хрен с ними, с трещинами на пути — все сразу не провалимся. Добежали благополучно.
Начали ставить лагерь и тут меня посетил отходняк в компании с дядькой-дубом. Вроде и минус небольшой на дворе, но как-то резко спало напряжение и меня просто начало трясти от озноба. Девушки наши молодцы — мгновенно это дело вычислили и стали отогревать традиционным способом — расстегнули свои пуховки, и забрали меня внутрь, запахнув полы и удерживая их руками. А меня все трясло. Долго! По моим ощущениям минут пятнадцать. Мужики уже палатки поставили. Наконец-то отпустило.
Преисполненный благодарности, вызываюсь добровольно приготовить ужин, хоть и не мое сегодня дежурство, да и работали мы с Сережей больше других. Но женское тепло сделало меня на какое-то время филантропом.
Все расползлись по палаткам, а я остался снаружи кочегарить примусы и готовить супо-кашу с чаем. Есть бог на свете — из-за гребня выбралась полная луна и я был вознагражден за тяжелую самоотверженную работу и добровольное дежурство.
Попробуйте представить себе огромное и почти плоское заснеженное поле ледника, со всех сторон прикрытого высокими и крутыми скальными стенами. А над этим цирком сияет полная луна в ореоле ярчайших азиатских звезд.
Напрасно будете стараться — представить такое нереально, это нужно видеть! Мы видели.
